Черный охотник [авторский сборнник] - Джеймс Кервуд

Эпсиба Адамс обратил внимание на то, как судорожно сжимали пальцы Джимса его руку во время этого повествования, от него не укрылась дрожь в голосе мальчика. Усевшись на мешок с мукой, все еще остававшийся на земле, он путем осторожных расспросов выведал у племянника все то, что тот хотел было скрыть от него. Когда вторично прозвучал рог Анри Бюлэна, призывавший всех к трапезе, оба поднялись на ноги. Эпсиба взвалил на плечи мешок, и его круглое румяное лицо походило на ласково ухмыляющуюся, полную обещаний луну.

— Дело не в росте, когда речь идет о честном бое, Джимс, — сказал он таким тоном, точно передавал секрет. — Если не считать этого голландца из Олбани, никогда еще не случалось, чтобы я получил трепку от противника. Как ты и сам видишь, я не очень большого роста, но всегда отдавал предпочтение стычкам с крупными противниками, так как они более медлительны, больнее шлепаются и в большинстве случаев на них много сала. Этот самый Поль Таш, про которого ты рассказываешь, твоей подметки не стоит, я убежден в этом. Тебе никакого труда не стоило бы разделать его под орех, а когда он запросил бы пардону, дать ему пару тумаков напоследок, чтобы подольше не забывал урока! Вот и все, о чем тебе следует помнить, и больше ничего. Раз навсегда прими решение расплатиться с ним за обиду и берись за дело, как только представится случай.

Катерина вышла из хижины навстречу заговорщикам, и умница Эпсиба ограничился лишь тем, что лукаво подмигнул мальчику.

Появление Эпсибы было великим событием, и Катерина зажгла все светильники, какие только у нее были, да еще дюжину свечей вдобавок, так что с наступлением темной, беззвездной ночи домик на краю неизведанной долины превратился в очаг яркого света и уюта. Ни сильные порывы ветра, от которых дрожали окна, ни оглушительные раскаты грома, ни бешеный ливень, внезапно низвергнувшийся с небес и барабанивший теперь по крыше, крытой корой каштановых деревьев, — ничто не могло нарушить радостного настроения, царившего в маленькой хижине.

Жаркое было разрезано, к нему прибавились всевозможные овощи, а к концу был подан наскоро изготовленный искусными руками Катерины пудинг с подливкой из липового сиропа. Таким образом прошел целый час, пока Эпсиба Адамс встал наконец со скамьи и достал свой тюк из-под лестницы, которая вела на чердак, служивший ночлегом Джимсу.

И Джимс прекрасно знал, что это является сигналом к тому, чтобы стол был очищен от посуды и крошек. Пока его отец закуривал свою длинную голландскую трубку, Эпсиба Адамс с деланной неловкостью уже возился с тесемками, стягивающими концы его тюка.

Когда же, благодаря Катерине и Джимсу, стол оказывался убранным, Эпсиба в таких случаях запускал руку в бездонную ширь тюка и начинал словами, которые он употреблял из года в год:

— Всего лишь несколько безделушек для мальчика, кой-какие тряпки Катерине и сущий пустяк для тебя, Анри. Все это за гроши приобретено в городе Олбани у одного голландца, обладающего двумя величайшими кулаками, какие мне приходилось когда-либо видеть. Вот тут немного кружев, случайно купленных по пяти шиллингов за ярд, и кому бы еще они могли понадобиться…

И с этими словами он подвинул пакет Катерине, издавшей радостный возглас изумления. Но не успела она еще хорошенько ознакомиться с содержимым пакета, как Эпсиба уже вытащил откуда-то юбку из красного шелка, при виде которой Катерина вскочила на ноги и вся застыла от восхищения. Она еще не пришла в себя, как за первыми вещами последовали белый капор, черный капор, три нижних юбки всяких цветов и из различных материалов, кружевные сорочки, два корсета, несколько платков, шалей и так далее. Катерина даже глаза закрыла, точно боясь, что все это лишь галлюцинация.

— Боже мой! — сказала она. — Неужели это все для меня?

— Разумеется, нет! — сухо ответил Эпсиба. — Один из корсетов для Джимса, а вот эта нижняя юбка для Анри, чтобы у него было чем пощеголять в воскресенье в церкви!

Джимс стоял тем временем и, не сводя глаз с дяди, ждал и ждал, чувствуя, что сердце больно сжимается от напряженного ожидания. Но уже таков был заведенный порядок у Эпсибы Адамса. Сперва Катерина, потом Джимс и, наконец, Анри Бюлэн. Однако на этот раз порядок оказался несколько видоизмененным, так как Эпсиба достал из недр своей сокровищницы довольно увесистый пакет и протянул его зятю.

— Три лучшие в мире трубки! — заявил он. — Лучших я в жизни не видывал. Одна голландская, другая английская, третья изготовлена в Америке. А к трубкам пять фунтов лучшего виргинского табаку. Потом тут же пара башмаков, шляпа и кафтан, в котором ты можешь щеголять на любом балу! Ну, что вы скажете на это?

Он сделал шаг в сторону, точно в тюке уже ничего больше не оставалось, и Джимсу казалось, что целая вечность прошла до того момента, пока дядя Эпсиба не вернулся к своему стулу с нарочитой медлительностью.

Никому из присутствующих в эту ночь в домике не могло, конечно, прийти в голову, что мысль, совершенно неожиданно задуманная Эпсибой, должна была сыграть огромную роль в жизни мальчика. Ловким движением руки Эпсиба Адамс вытащил из опустевшего мешка небольшой пакетик, предназначавшийся первоначально для Катерины, и принялся развязывать его, держа следующую речь:

— Джимс, если память мне не изменят, то ты родился в один из самых холодных дней, в январе месяце, и, следовательно, тебе исполнилось сегодня вечером ровно двенадцать лет и четыре месяца. Иными словами, если правильны мои расчеты, ты через три года и восемь месяцев уже будешь считаться взрослым человеком.

Закончив это вступление, Эпсиба последним движением руки развернул пакет, и Катерина увидела кусок красного бархата, подобного которому не приходилось ей встречать за всю свою жизнь.

Очевидно, еще один подарок для матери, — подумал Джимс.

Но, к его великому изумлению и к не меньшему удивлению Катерины, Эпсиба протянул бархат Джимсу:

— Мадемуазель Марии-Антуанетте Тонтэр от преданного ей Даниеля Джеймса Бюлэна, — торжественно произнес он. — Нечего краснеть, Джимс. Десять и двенадцать не так уж далеко от четырнадцати и шестнадцати. А если суждено когда-либо баронской дочери узнать счастье, так она выйдет замуж за одного из отпрысков фамилии Адамс! А кроме того, у меня еще есть для тебя материя на несколько пар штанов, четыре рубахи, шляпа треуголка с черной лентой, полдюжины платков, складной нож, две пары башмаков, и вот это…

Из совершенно, казалось, опорожненного мешка он достал прекрасный длинный пистолет. Глаза его загорелись, когда, лаская оружие, точно близкого друга, он принялся описывать племяннику его великие, достоинства.